— Дерьмо, — едва сдерживаясь шипит сквозь стиснутые зубы, а затем бросает быстрый взгляд в сторону чародейки. – Ты меня раздражаешь, — правда это уже было сказано без той агрессии, клокочущей где-то внутри грудной клетки охотника. Чтобы ведьма не говорила, но эль действительно начинал действовать. То ли притупляя растекающуюся по предплечью боль, то ли затуманивая само сознание мужчины, что, впрочем-то, тоже было неплохо.
Надо было отдать Морриган должное — своё дело она знала на отлично, но одновременно с этим ведьма являлась весьма недалекой, особенно в тех редких ситуациях, когда стоило бы помалкивать, держа свой прекрасный ротик закрытым. Вот только сейчас именно Йоргену приходится судорожно сжимать губы, наспех смахивая с подбородка стекающее мерзкое пойло.
— Должно помочь отправиться на тот свет? — мужчине хочется резко развернуться и посмотреть в глаза чародейки, но он одергивает себя, отлично понимая, что на ближайшие несколько миль иной помощи ему будет не найти. Ведь в этом тихом и живописном лесу, кроны которого уже успела тронуть вечерняя прохлада, кроме них не было ни одной живой души.
Ползущий от земли туман лениво лизнул изношенные ботинки, поднимаясь своими щупальцами вверх, по ноге мужчины. Это было настолько незаметно и завораживающе, что он даже не сразу понял, как провалился в благоговейное забвение.

— Спасибо, — в следующий миг сухой и хриплый голос срывается с его губ, когда рука мужчины поспешно ловит тонкие женские пальцы. Боль этого тела кажется столь незначительной, что вначале Винсент даже не обращает на неё внимание. В его слишком затянувшейся жизни было нечто более страшное, чем физическая боль. Сосущая пустота и одиночество — вот его проклятие. Но теперь всё должно было измениться.
Начиная с этой ночи. С этого вдоха. С этого мимолетного прикосновения, когда он попытался удержать в руках ускользающие пальцы чародейки.
— Ты совсем не изменилась, — тихий шепот тонет в порыве ветра, который невзначай запутался в темных локонах женских волос. Ему понадобилась еще толика времени, чтобы осмелиться, поднять подбородок чуть выше и заглянуть в её глаза. Такие темные и чужие, что ощущение непоправимой ошибки вновь сковало Винсента, заставив его поспешно опустить взгляд.
— Прости...
Не первое его извинение. И далеко не последнее. Одно лишь простое слово стало его благословением и проклятием, с которым он разрушил собственное счастье. С которым похоронил свою надежду. С которым шагнул с обрыва. С которым жил на протяжении всех этих лет...
Это тело. Тепло. Ощущения. Чувства. Всё, чего он так избегал и боялся, вновь нахлынули на мужчину, и лишь полный недоумения взгляд чародейки позволил ему удержаться за эту оболочку чуточку дольше. Ведь он так долго её искал. Ведь он её...
— Больше геройствовать не пойду, — натягивает на губы кривую улыбку "Йоргена", постепенно возвращая себе прежнее самообладание. Он слишком долго ждал этого момента. Слишком долго следил и присматривался к этой странной парочке, чтобы теперь так легко всё испортить. — Если еще когда-то пересечемся, то пущу тебя первой. Дамы вперед, не так ли?
Хочется смеяться, но смех получается горьким и надломленным, а потому он резко замолкает, продолжая лишь молчаливо рассматривать сидящую подле него женщину.
Она отличалась от того светлого и нежного облика, который навсегда сохранился в его сердце, но вместе с этим в каждом её движении, в этой улыбке, с едва приподнятыми уголками губ, в привычке прокручивать кольцо на безымянном пальце и прикасаться к украшениям, висящим на её оголенной шее, даже во взгляде, мечтательно устремленном к проглядывающим на небосводе звездам — во всём этом он неустанно продолжал видеть отголоски её души. Её призрачного облика, отголоски которого он хранил всё это время глубоко внутри.
— Думаю, ты сегодня отлично справилась, — на лице Йоргена появилась несвойственная ему улыбка, скрывающая затаенную печаль и даже нежность. — Отдохни...
Холодные мужские пальцы едва успевают коснуться женского лица, как Морриган тут же слабеет и обмякает прямо в его руках.
— Прости, — бережно опустив её на плед у потрескивающего костра, Винсент не осмелился вновь прикоснуться к девушке, как бы не требовало этого всё его естество и вековое ожидание. Ему оставалось лишь сесть неподалеку, облокотившись спиной о шершавое дерево и запрокинув лицо вверх, к мерцающим в небе звездам.
— Надеюсь... когда-то ты меня простишь.

И где-то там вдали, под плеск разбивающихся о борт волн, мы встретимся с тобой вновь...
Хотелось бы мне однажды начать всё сначала...
В стиле: "Привет! Меня зовут Винсент, а тебя?"
Но это была бы совсем иная история.
В жизни так не бывает.

Уж слишком часто Винсент сравнивал себя с морем. С безудержным, глубоким, нежным, словно материнские объятия, и безжалостным, будто заточенные шпаги солдат, жалящие без единого промаха. Мужчину неведомой силой тянуло к этим темным волнам, которые сейчас с громким плеском и веером соленых капель разбивались о борт корабля.
Это успокаивало.
Это заставляло мужчину блаженно дремать, облокотившись о шершавые поручни, подставив лицо под палящее солнце и ласковый, соленый ветер.
Было бы прекрасно, если бы конец его пути не был омрачен столь тяжелыми думами.
Винсент лишь хмурится, словно от острой боли, а затем поднимает веки, являя миру темный и полный ненависти взгляд.
Нет больше в его жизни места для беспечности и свободы. И он сам связал себя этими узами.

Не успевает Винсент Торнтон уйти с палубы в сторону сырой и мрачной каюты, как его задерживает миловидный голос и пара бездонных голубых глаз.
— К вашим услугам, — лучезарно улыбается, подставляя девушке локоть, — у меня как раз по планам спасение юной леди, — бросив свой взгляд ей за плечо, лишь ухмыляется, — из пасти ужасного чудовища.
Он всё же отходит под небольшой навес, рассудительно предположив, что стоять под раскаленным солнцем не в привычке столь юной и белокожей девушки. Джентльмен он, или кто? Пусть по помятой рубашке, потертым штанам и загорелой коже этого и не скажешь, но графская кровь, словно отравляющий яд, всё еще текла по его венам.
— Учитывая, что мы с вами ведем столь непринужденную беседу, то даже не придется никому врать, — насмешливо подмигивает, а затем все же опускает локоть, лишаясь едва уловимого ощущения тонких женских пальцев на своей руке.
Он вновь непринужденно облокачивается о поскрипывающие перила, но в этот раз взгляд Винсента не устремлен вдаль, а сконцентрирован на другой синеве, плещущейся в глазах незнакомки.
— И о чем же желает вести беседу столь юная леди? — чуть было не смеется, поворачиваясь вполоборота и этим самым пряча её от пристального взгляда незадачливого графа.
И будто встрепенувшись, Винс резко выравнивается по струнке, чуть склоняя голову в легком, и весьма наигранном раскаянии.
— Прошу прощения, где же мои манеры, — прячет рвущийся смех в легких уголках губ, когда склоняет голову и оставляет мимолетный поцелуй на тыльной стороне женской руки, — Винсент, всегда к вашим услугам, миледи.

Поездка, обремененная столь мучительными и мрачными размышлениями, определенно давила бы неподъёмной ношей на плечи мужчины, если бы не редкие встречи с его новой знакомой, которая, будто лучик слепящего солнца, неустанно врывалась в его серую жизнь.

Вот он, играючи, стащил с камбуза несколько яблок, одно из которых бросил проходящей мимо девушке. И эта мимолетная улыбка, которой она наградила его, пряча легкое удивление, определенно сделала сей день чуточку лучше, а мысли — менее мрачными.

Вот они, словно маленькие дети, сбросив обувь и шлепая пятками по мокрым доскам, бежали по палубе, восторженно преследуя скачущих за бортом дельфинов.
— Скорее, почему вы так медлительны! Зачем только господь даровал вам такие чудесные ноги, если вы не умеете ими пользоваться? — задорно смеется, подгоняя путающуюся в юбках девушку.
Беззаботность — именно то, чего ему так сейчас не хватало.

— А вы верите в судьбу? — всего шестой день их знакомства, а, казалось бы, прошла уже вечность.
Винсент лишь слабо улыбается, стоя в нависшей от палубы полутьме. Где-то совсем рядом проходит граф Роланд, в сопровождении стайки сгорбленных матросов. Тусклые лампы, которые поскрипывают ржавыми петлями, едва испускают слабый свет. Достаточный для того, чтобы не споткнуться и не вывалиться за борт, но недостаточно яркий, чтобы заметить силуэты двух людей, стоящих в этот самый момент в тени.
— А в предназначение? — всё еще загадочно улыбается, аккуратно, будто боясь спугнуть, беря Лею за руку и уводя её в носовую часть корабля. Туда, где на фоне темного моря и ночного неба, ростр в виде могучего златогривого льва, взбивал лапами пенящеюся под ним воду.
— Почему-то думаю, что в момент нашего знакомства именно вы спасли меня, а не наоборот, — ночь — время покаяния, потому слова льются непроизвольно. Единственная отрада, что слабого сияния звезд и обманчивой луны, скрывающейся в тот самый миг за облаками, недостаточно для того, чтобы видеть выражение лица Винсента. — Может, это было предрешено самими звездами?

Мысли материальны. Винсенте всегда себе это твердил на протяжении жизни. Нет никаких «не хочу» или «не могу», для него всё было здесь и сейчас, как и девушка, зябко ежившаяся от поднявшегося ветра. Может потому эта горечь, сожаления о времени, которого у них фактически не осталось, притянули на его голову очередную беду, которую Торнтон так не желал замечать.

— Я... — ему хочется кричать о том, что свобода, о которой с таким отчаянием вещала девушка, для него оказалась глотком живительного воздуха, на секунду вернувшего ему надежду. Жизнь. Но Винсент лишь обрывает речь, так не найдя смелости, чтобы закончить начатое.

Вот только девушка, столь хрупкая, вечно прячущаяся на крошечном корабле от собственной семьи и смотрителей, была намного храбрее и решительней мужчины, которому оставалось лишь обреченно смотреть за действиями нежных женских рук. С болью прислушиваться к гулкому трепыханию её сердца, как только грубая и тяжелая ладонь опустилась на грудную клетку его таинственной незнакомки.

В её глазах, переполненных животным отчаянием и болью, трепыхалось настоящее пламя, которое, казалось бы, невозможно было потушить всеми известными ему океанами, и Винсент поддался ему, сделав крошечный шаг вперед. Окунулся в тепло её тела, которое пронизывающий ветер пытался сломить, неистово дёргая подол женского платья, раз за разом обрушивая поток холодного воздуха. Склонил голову, машинально ловя пальцами мечущиеся вокруг белокурые локоны, образующие ореол света вокруг юного лица, а затем поднес их к собственным губам, оставляя на них след мимолетного поцелуя. Вольность, которую Торнтон только сейчас мог себе позволить. Границы, которые стирались с каждой последующей секундой, с которой он никак не осмеливался разорвать зрительный контакт с омутом голубых глаз.

Решительность — всё, что ему сейчас так не хватало. Лишь одно единственное слово и он готов был уже окунуться с головой в авантюру, похитить её, скрываться всю оставшуюся жизнь, наплевав на отчаяние, долг, их общее прошлое, только для одного, но такого насыщенного и кратковременного совместного будущего. Но судьба, в один миг спутавшая их нити жизни, видела в будущем другой узор, совсем не тот, который сплел в своем разуме мечтательный, и ставший вдруг таким наивным, мужчина.

Скрипучий стон древесины заставил нищего графа встрепенуться и наконец-то вырваться из мечтательных грез, но было уже слишком поздно. Корма накренилась, под громкий треск и шквал обрушившихся волн он лишь почувствовал, как уютное тепло, обволакивающее его буквально секунду назад, вмиг исчезло, а белокурая голова неумолимо скрылась под толщей бушующих волн. И только неистовый крик, переполненный болью и отчаянием, успел сорваться с губ мужчины, прежде чем он стремглав кинулся в ледяные воды океана.

Возле потухшего костра падает две освежёванные туши кролика, и Йорген лишь хмурится, стараясь не пересекаться взглядом с Морриган.
— Чего кричишь с самого утра, не с той ноги встала? — Винсент достаточно давно наблюдал за этой парочкой, чтобы запомнить и манеру речи, и повадки мужчины, но ему всё равно было больно обращаться с девушкой настолько грубо, но, вариантов у него попросту не было.

Раздув вновь пламя и машинально подставив к нему околевшие руки, ощущая исходящее от костра тепло и впадая в очередную, грустную меланхолию, мужчина бросил быстрый взгляд на чародейку, будто проверяя её душевное состояние. По крайней мере она выглядела сейчас лучше — раздражительней и злее, — чем прошлой ночью, когда ему пришлось насильно погрузить её в сон. Догадалась ли она? Сколько времени у него осталось? Что же делать потом?

Мотнув головой, он поспешил переключиться на приготовление завтрака. Стоило бы двинуться в путь, пока раскаленное солнце не догнало их в дороге, посреди мертвых, выжженных полей.

— Всё же выглядишь неважно, — передает девушке зажаренное на вертеле потемневшее мясо, — Уверена, что справишься и мне не придется тащить тебя на своей спине?
С легкой ухмылкой, если не насмешкой, он все же спрятал в уголках глаз легкое беспокойство. Путь им предстоял долгий, вот только чародейка об этом еще не догадывалась.

— Колдовство? — Даже не стоит играть, чтобы изобразить на лице искренне удивление, смешанное с нескрываемой насмешкой. — Дорогая, ты уверена, что не спутала наши профессии? Может тебе и правда стоит взять перерыв и отдохнуть?

Мужчина лишь тычет в сторону ведьмы подкопченную ветку — импровизированный и вмиг опустевший шампур, — а затем отправляет её в ближайшие кусты, раздосадовано пожав плечами.

— Ты всю ночь ворочалась и стонала, знаешь ли, приятного мало. Еще скажи, что здесь тоже моя вина, — будто завершая неприятный ему разговор, охотник поднимается на ноги и начинает затаптывать тлеющие угли ботинком. Еще несколько часов и солнце застанет их в самом зените, а потому стоило бы уже отправиться в путь, чтобы не застать солнцепек в самом разгаре. Потому, донеся до Морриган свои мысли, он поспешно собрал их скудные пожитки, перекидывая холщовый мешок через плечо и поправляя ножны с мечом на поясе.

— Если повезет, то в ближайшей деревне сможем купить пару лошадей. Ты уж прости, мне твоя компания до смерти приятна, но я не собираюсь нянчиться с сумасшедшими ведьмами всю оставшуюся жизнь.

«Лея... Лея... Лея...», — вонзается в уго разум, когда Винсент пытается разлепить глаза и облизать пересохшие и потрескавшиеся губы. Соль безжалостно разъедает полученные раны, но это ни в какое сравнение не идет с душевной болью, разрывающей мужчину в эту самую секунду.
Он помнил, как неистово искал её белокурую макушку среди черных волн. Помнил, как нырял в бурлящие волны раз за разом, пока не увидел её, не вытащил, не привел в чувство, отчаянно требуя держаться за плавающие рядом обломки. Как раз за разом проверял её слабое дыхание, как из последних сил просил держаться и не покидать его. И ради чего?..
«Лея... Лея... Лея...», — молоточки вновь зазвонили, от чего челюсть до боли сжалась, а во рту выступил знакомый металлический привкус.
— Лея, ха…
Погружаясь пальцами в мокрый песок, он нашел в себе силы подняться, чтобы посмотреть в спины удаляющихся людей. Посмотреть на мужчину, которого никогда в жизни не видел, но к которому так неистово стремился. И на его дочь…
Такую наивную и хрупкую. Такую беззащитную.
— Значит Лея.
Его взгляд вновь стал пустым, навсегда утратив тот живительный блеск, который вспыхивал рядом с этой девушкой. С той, которой ему так или иначе придется сделать больно.

Густой лес остался позади, и потому паре спутников пришлось идти по пустоши, усеянной плешивыми лужайками травы и редкими цветами. Сорняком, который сумел приспособиться выживать в столь непригодных условиях.

— Вон и дома виднеются, — Винсент указывает в сторону редких домов, в нескольких милях от них у подножия холма. – Еще несколько часов и наконец-то сумеем по-человечески отдохнуть.

Одно упоминание бадьи с горячей водой и мягкой кровати – хотя бы относительной чистоты, а не еловых веток, — уже заставляли ноги девушки передвигаться с невиданной ранее скоростью. Вот только сам Винсент ощущал какую-то знакомую и смутную тревогу, глядя на эти серые избушки и темные оконные провалы, но причину этому он пока никак не мог объяснить.